Сейчас Белла найдет в себе силы подняться наверх. Сейчас она сможет извиниться перед дядей и тетей, зайти по знакомым старым ступеням в туалет в нише ванной комнаты наверху и встретиться лицом к лицу с Мистером Стежком.

Она не сможет уйти, не повидавшись с ним. Не в этот раз. Сегодня – день рождения тети Инги, достаточный повод, да, но на этот раз причиной ее появления здесь был Мистер Стежок. Белла всегда старалась увидеться с ним, раз-два в год, просто чтобы убедиться, что он еще здесь, крепко закрытый за стеклом, запертый в рамке. На этот раз встреча должна быть иной.

– Твой парень не смог приехать, Белл? – спросила тетя Инга мягко, на случай если вопрос слишком деликатен.

– Роджер? Нет. Ему надо работать, как я и сказала.

Белла помнила, что она сказала, дословно. Это была ее третья или четвертая фраза по приезде.

– Передавал большой привет. «Праздравленья с днем ражденья». Вроде, цитата. Он так сказал.

Что еще он мог сказать.

– Ему приходится работать каждую вторую субботу.

«Вранье, и хорошая мина при плохой игре – как всегда, когда дело касается Роджера». Может, было бы лучше, если бы он был здесь. С ней был бы кто-то, кто поможет ей пройти через это. Через это. Белла не припоминала, чтобы ей когда-нибудь было так страшно. Но в этот раз ей придется быть одной. В этот раз она хочет большего.

– Это фото твоей мамы, мое самое любимое, – сказала тетя Инга, снова глядя в старый альбом, который она принималась листать всякий раз, как приходила Белла. Наверное, всякий раз, когда хоть кто-то приходил.

Белла проигнорировала упоминание о матери, сосредоточившись на том, что делает дядя Сэл. Он сердечно улыбнулся им обеим и налил кофе. Белла и не помнила, чтобы он когда-то вел себя иначе. Будто в какой-то момент жизни он открыл слово «дядюшкин» и решил в точности ему соответствовать до конца своих дней. Учитывая, что наверху Мистер Стежок, это придавало Сэлу особенно зловещий, заговорщический вид тщательно отвлекающего внимания. «Дядюшка-привратник», – подумала Белла и вспомнила старую ведьму в сказке про Бензеля и Гретель. «Ведьма» и «Стежок» [25] рифмуются в английском. Ее снова охватила паника; Белла вцепилась обеими руками в чашку с кофе, сердце колотилось, пальцы сгибались и разгибались внутри туфель, хотелось бежать. «Если бы только Роджер смог прийти сюда, смог бы хоть попытаться понять, что это означает. Был рядом… Это бы все изменило».

Но она одна. Некоторые вещи надо делать одной. И сегодня все должно быть иначе. Сегодня она должна все изменить.

– Тетя Инга, у вас до сих пор на стене эта вышивка висит, в туалете? С двумя голландскими детьми на улице…

Радостный голос. Легкий голос. Улыбаясь. Ничего особенного. Будто она не приходила сюда каждый год, не заставляла себя подняться наверх и смотреть в каждый из этих ужасающих визитов.

– Что, милая? – спросила тетя Инга. – Голландские дети?

Названная по имени, розовощекая, шестидесяти семи лет, она двигалась сквозь годы, когда фотографы засняли ее. Улыбка на улыбку, она такая – тетя Инга, ведьма (Стежок!) из сказки про Гензеля и Гретель. Она никогда не была другой. Но сегодня забылась. Упомянула ее мать. «Как будет «дядюшкин» применительно к женщине?» – задумалась Белла. Вот оно, во всей красе – плюш, игрушки «Хаш Паппиз» вместо клетчатой ткани и пряников, почти как настоящие.

– Вышивка? – добавила тетя, как будто в состоянии произнести только пару слов за раз в своей размеренности. – Та старая штука! Конечно. Целую вечность висит.

Подходящий момент.

– Из всех ваших вышивок крестиком – моя любимая.

Прямо, в наглую. В большую ложь лучше верят. Сможет ли она это провернуть?

– Правда, Белл? Я сделала ее, когда мне был тридцать один год. Незадолго до того, как ты родилась. Пейзажи. Городские сцены. Наверное, да, голландские дети. Я так много их сделала. Дарила всем подряд.

Она поглядела на вышивки в рамках на стенах уютной гостиной.

– Тогда я их много вышила.

Белла послушно заставила себя сделать вид, что восхищается работами. «Да, вы оба, ты и дядя Сэл, такие елейные, такие добрососедские, такие “дядюшкины”». Вышивки из множества крохотных квадратиков, будто аккуратная мозаика. Четыре стежка на канве образуют хороший квадратик. Четыре, из которых состоит каждый черный квадрат Мистера Стежка. Но да, аккуратные и опрятные, как Инга и Сэл. Елейные, как чурбан. Смертельно «дядюшкины».

Хотя одна из вышивок действительно очаровывала Беллу, надо признать: дорога, ведущая от открытой двери к заходящему солнцу, с вышитыми на дверном проеме словами, отчетливо видными на свету.

Дверь, заходящее солнце, слова, жгучая тоска. Какая это драгоценность. Она вспомнила лица родителей, как обычно, но теперь она уже хорошо умела заставить себя забыть это. Белла с этим справилась и почти может позволить себе идти туда, в эту дверь. Но сегодня не будет доброго прощания. Эта дверь, открытая, приглашающая войти, приглашающая уйти, дорога и заходящее солнце – полная противоположность ее собственной входной двери. «Темно-зеленой, закрытой последние десять-пятнадцать лет.

На два замка. На три. Из-за Стежка. Мистера Стежка. Из-за всего того, чем закончилась тогдашняя жизнь».

Уходя от всего этого, принимая мир таким, какой он есть, Белла не могла забыть о тете Инге, которой в голову пришла мысль, новая мысль:

– Смешно, что теперь она тебе нравится. Когда ты была девочкой, ты ее боялась.

«Боялась. Какое преуменьшение. Типа того, что Гитлер “несколько ошибался” или атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, “причинила сопутствующие разрушения”».

– А? – переспросила она, достаточно спокойно. Белла понимала, что эту часть разговора ей придется вытерпеть.

Тетя Инга поглядела на лестницу, будто часть ее отправилась туда, чтобы проверить свою работу или, что было бы лучше, попытаться вспомнить другую Беллу Диллон – маленькую, вопящую в слезах, отказывающуюся пользоваться той ванной и туалетом.

– Ты терпеть не могла ходить в ту ванную. Лиз… твоя мать… мы всегда это замечали. Эта вышивка выводила тебя из себя. Два маленьких ребенка на улице, а ты убегала с воплями.

Снова ее мать. Тетя Инга забывается.

«Не могу остановиться. Не могу остановиться. Не могу остановиться, сейчас». Белла сделала вид, что все в порядке. Сделала вид, что вспоминает.

– Они смотрели в другую сторону, туда, на улицу, – сказала она. Ногам отчаянно хотелось бежать. «Не упоминай Мистера Стежка».

– Не то чтобы я не могла хорошо лицо вышить, – настойчиво сказала тетя Инга. – Показное великодушие, изъян на чайной розе… В наборе такая картинка была. Я любила вышивать лица. Погляди на «Человека в Золотом Шлеме», вот тут.

Белла послушно глянула мельком, но не уступала.

– Ну, теперь-то она мне нравится. Может, я сентиментальной стала. Я про ту, что в ванной, – добавила она в последний момент, чтобы тетя Инга не отвлекалась от той работы, что наверху. Даже дядя Сэл ее поддержал. Кивнул ей.

«Дядя Сэл – дядюшкин режим № 3».

– Хочешь, сходи и погляди, – сказал он. – Она висит там же.

На каком-то одном уровне сознания Белла хотела больше никогда эту вышивку не видеть. Она знала эту картинку-до мелочей. Двое детей, держащихся за руки и глядящих на улицу, со спины. Мальчик в голубой курточке с длинными рукавами и белых штанах, с длинными каштановыми волосами, коричневая шляпа (голландская или фламандская) – мягкая, в форме котелка, такая, какие носили мальчики в другом времени и других странах. Девочка в темно-красном платье с белым кружевным воротничком, с длинными светлыми волосами, уже шагнувшая в сторону улицы. Два дома поблизости, между ними улица, дальше стена и дерево. Старинный фонарный столб на тротуаре у края дороги.