Он оценивающе поглядел на нее. Интересно, подумала она, сколько тепла он потратил, чтобы подавить инстинктивную реакцию и подобрать другие слова.

– И этот факт столь важен для вас? – спросил он, очевидно, зная ответ.

– Хлопковая вата загорается при четырехста сорока шести градусах по Фаренгейту, – ответила она. – Шерстяные одеяла при четырехста одном, оргалит при четырехста двадцати одном.

– Попробуйте сформировать собственное мнение, – тихо сказал он. – Иногда знание фактов и чисел, которых мы боимся, делает их более осознаваемыми. Они дают возможность в конечном счете справиться с этим.

Она поглядела в окно, ничего не говоря. На некотором расстоянии появился дым. По улице двигались десятки огней. С горящими головами и телами на двух и более ногах, так что она не могла сказать, горящие ли это люди, корчащиеся в муках, или новая огненная форма жизни, совершающая страстный танец. Через некоторое время она смогла ненадолго оторвать взгляд от окна, чтобы поглядеть на врача.

– Знаете ли вы, доктор, – спросила она, – что мир был лишен огня, пока Прометей не принес нам его с небес, украв его там?

Был один из тех жарких дней с дрожащим воздухом, совершенно обычный для этого времени года в Аризоне. По крайней мере так Сандре сказали. Она здесь уже два года, третье лето с того момента, как она в безумной спешке уехала из Колорадо, когда упал самолет и сжег ее бывшего мужа и их единственного ребенка.

Дэвид. В следующем месяце ему бы исполнилось тринадцать. Блестящие рыжие волосы сорванца. Ему бы не понравилась Аризона, но, будь он жив, ее бы здесь тоже не было. Сын любил прохладу, находя ее в бассейнах, в тени деревьев, катаясь на лыжах, сидя со своей мамой на садовых качелях осенними вечерами, как маленький, со светлым младенческим лицом и блестящими волосами.

Раскаленный воздух дрожал над крышей машины прямо под балконом, а может, это глаза ее подводят от упорно сдерживаемой печали. Если она начнет плакать, то неделю не остановится, у Сандры была пара таких недель – там, в Колорадо, пока она не уехала.

«Не раздражай меня!» – часто говорила она Дэвиду, когда тот начинал оспаривать ее слова, оспаривать все подряд, с категоричностью, которая бывает только у наполненных жизненной силой детей. «Только не раздражай меня, не сегодня. Мне надо одеться, надо на работу. Я не могу начать плакать сегодня».

Под ее дрожащими руками на одной из ног «побежала» петля на колготках. Проклятье. Она металась по квартире, врезаясь во все и чертыхаясь. Пришлось привыкать к квартире поменьше, чем та, что была у них в Колорадо, но мысль о том, что придется думать, чем себя занять в большой, ужасала сама по себе. «Поменьше. Черт, у нас дом был! Большие тенистые деревья на заднем дворе, цветы повсюду, оранжевые и красные, будто рассыпанные головки спичек…» Она нашла другие колготки (всего пара затяжек, подумаешь), заставила себя аккуратно влезть в них, растягивая по чувствительным, будто лишенным кожи, ногам, как вторую кожу. Подруги в банке подшучивали над ее упрямой привычкой каждый день надевать колготки, какая бы ни была жара. И макияж – она не могла выйти на улицу без макияжа. Слишком многое могут увидеть.

Снаружи, на черном асфальте, закричал ребенок. Сандра выскочила на балкон босиком. Внизу отец держал на руках плачущего младенца, а мать лихорадочно терла его босую ножку, будто могла стереть с нее боль. На их сверкающей белой машине номера штата Индиана. Сандра закрыла глаза и выругалась. Каждое лето кто-нибудь из туристов разрешал ребенку пройтись босиком по асфальту. Если ребенок был еще совсем карапузом и реагировал не сразу, то ожоги могли быть…

Сандра ощутила жар кожей век, увидела, как огонь лижет края ставен, которыми она отгородилась от мира, она видела пляшущие языки пламени даже с закрытыми глазами. Заставила себя вернуться внутрь раньше, чем кончился приступ. Струи огня обтекали ее, пробегая по книжным полкам поперек накрытого черным покрывалом дивана. Это ощущение не было новым – такое бывало несколько раз с тех пор, как пришла жаркая погода. Что-то со зрением, конечно же, но она просто не могла заставить себя рассказать об этом доктору, описать явление, а в ответ получить вопросы насчет режима питания и рациона, ее привычек, ее утрат. Она продолжала думать, что сможет избавиться от этого, если вызовет «скорую» для этих бедняг на улице. Но услышала громкий разговор снаружи. Видимо, другие люди вышли из дома, чтобы помочь. Вероятно, ничего особо серьезного, просто небольшой ожог, и она бы просто всех смутила своей гипертрофированной истерической реакцией. Многого не надо, достаточно было взгляда обжегшегося ребенка, и она бы упала на асфальт, сжигая себя, сжигая себя целиком и нисколько об этом не беспокоясь.

Она огляделась – теперь на диване, хотя не помнит, чтобы садилась. С чувством, удивительно похожим на разочарование, она подметила, что пламя исчезло из ее квартиры, но остался еле заметный запах дыма. Не то чтобы это все подтверждало – в это время года, как говорили люди, всегда будто дымом пахнет.

Сандра постепенно осознала боль в нижних конечностях, а потом увидела, что снова и снова судорожно ударяет правой ногой по ножке кофейного столика, по книге, торчащей из-под дивана, и носок колготок стал рваным, будто его жевали. Заставила себя остановиться, наклонилась и вытащила том в кожаном переплете.

Ее пальцы дрожали, повиснув над обложкой. Она думала, что избавилась от книги, а потом вспомнила, что не смогла придумать способ. Выбросишь – кто-нибудь найдет, выяснит, что это ее книга, станет задавать ей неудобные вопросы – про нее, про ее жизнь без Дэвида. Лицо охватил жар, когда она представила себе спрашивающих. В какой-то момент она даже думала сжечь том, даже достала из свалки в ящике стола спички, которые туда заточила, но не нашла в себе силы зажечь их.

Открыла фотоальбом с ужасающим осознанием того, что вырезки все еще там – приклеенные к страницам, без определенного порядка или смысла. Хроника человеческой беды, каталог множества способов, которыми человеческое тело может потерять тепло, цвет, мышление и устремления. Хроника исчезновения тепла из человеческой жизни. Все способы, которыми может исчезать жизнь. Подборка самоубийств, убийств, роковых ошибок, случайностей (в которые она верила все меньше и меньше), болезней, смерти от земли, ветра, воды и, в особенности, от огня.

Среди этих вырезок без особых отметок или плана были рассказы об одном конкретном случае с огнем (крушении самолета), который навсегда изменил ее жизнь. В этом конкретном случае ее смелость все так же не помогала, и у нее перехватывало дыхание.

Сандра никогда не показывала книгу доктору, не показывала ее никому: было стыдно. Единственной целью этого альбома было держать под контролем жизни и ужасные трагедии других людей. Она просто испытала слишком много боли. Если кто-то еще увидит этот альбом, они поймут то, что она поняла про себя: на самом деле ей наплевать, что с ними случилось. Она не может себе позволить принимать это близко к сердцу.

– Это чартер, – сказал ее бывший муж. – Не скажу тебе, сколько, но это стоит того. Мы слетаем на два дня, покатаемся на лыжах, на самом лучшем снегу, какой только видел Дэвид, и к понедельнику вернемся, чтобы он в школу пошел. Ему очень понравится.

Да, ему очень понравилось. Дэвид так и сказал ей сам, когда позвонил, за тридцать минут до посадки на обратный рейс.

Она осторожно перебирала вырезки из газет, будто хрупкие страницы ценных исторических документов. Они оказались на удивление пожелтевшими – это случилось не так давно, в конце концов. Но вырезки выглядели такими старыми, и статья о том, как обледенело одно крыло, в результате чего самолет после взлета потерял управление, свалился на крыло, поиски выживших и, наконец, список имен, имя Дэвида… будто фрагмент истории, слишком далекой, чтобы она ее тронула.

Свидетельств того, насколько ее это затронуло, изменило, переделало, здесь было с избытком. Само по себе существование этого альбома, мешанина сотен заметок, развернутых комментариев, подписей крохотными буквами, между вырезок на каждом кусочке свободного места, ежедневно разраставшихся, пока она не смогла освободить себя и уехать из Колорадо.